Перебирая пальцами золотыми, тонкими. В комнате призванной сохранить тишину в темноте. Солнце сквозь щель занавешенных окон пинцета иголками. Отбирает пылинки для савана те. Что улягутся душным пушистым узором тайны. На нефритовой маске бывшего чьим-то лица. И каждая из миллиардов окажется не случайной. В искусном рисунке застенчивого творца. Время в засохших соцветиях полыни прошлого. Облетают, роняя мгновений несвязных пыль. Танцуя над пошлостью трупа, торжественно и осторожно. Танец бессмертия - космическую кадриль. Утопленник в глубине темноты заклинаний. Висящий на тонкой натянутой нити луча. Безжалостность чьих-то разрозненных воспоминаний. Молчаньем своим пробуждает сквозь зубы, крича.
Всплеск открывшихся в сон дверей. Жестокости ламп, электрическая беспощадность. Мы входим в с единственным экспонатом в музей. Мы чувствует жизни жадность. За смазанной акварелью лиц. Улыбки прячем. Падаем ниц. К ногам дохлой клячи. Завтрашнего дня искры. Шипят в уголках глаз. Кажется воздух вдыхаем чистый. Пыль оседает в нас. Сумерки смотрят в долгое снежное поле. Сквозь грохот снежинок слышу о помощи крик. И будто откуда-то сверху что-то странно-живое. Смотрит мне в душу в этот пронзительный миг. Всей очевидно бессмысленно и всё что было. И всё что будет не важно и не имеет цены. Но почему-то так искренне сердце моей грустило. Под черной рубашкой слева от центра груди.